Приветствую Вас, Гость! Регистрация RSS

РЕСТАВРАЦИЯ

Четверг, 28.03.2024
Главная » Статьи » ИСКУССТВОВЕДЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ » ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ

Ю. М. ЛОТМАН. БЕСЕДЫ О РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ. БЫТ И ТРАДИЦИИ РУССКОГО ДВОРЯНСТВА (XVIII – НАЧАЛО XIX ВЕКА). ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Сватовство, брак, развод.

Ритуал замужества в дворянском обществе XVIII – начале XIX века носит следы тех же противоречий, что и вся бытовая жизнь. Традиционные русские обычаи вступали в конфликт с представлениями о европеизме. Однако в качестве "европейского просвещения" выступала не реальная действительность Запада, а представления, навеянные романами. Нарушение родительской воли и похищение невесты не входило в нормы европейского поведения, зато являлось общим местом романтических сюжетов. Развернутую драматическую картину такого похищения дает Пушкин в "Метели".

Семейные отношения в крепостном быту неотделимы были от отношений помещика и крестьянки. От Карамзина до Гончарова это обязательный фон, вне которого делаются непонятными и отношения мужа и жены. Одним из проявлений странностей той эпохи был гарем, который сделался возможным только в результате того уродливого развития крепостничества, которое сложилось в XVIII – начале XIX века. В мемуарах Я. М. Неверова содержится описание гарема, созданного помещиком                   П. А. Кошкаревым. Все девушки были строго изолированы от мужского общества. При этом они были обучены чтению и письму, прекрасно одеты и получали ежемесячное жалование и денежные подарки к праздничным дням. Тот же мемуарист описывает[1] зверскую расправу с девушкой, пытавшейся бежать из гарема, и её крепостным возлюбленным. Жестокость наказания являлась следствием бесконтрольности крепостнического быта. Крепостное право имело тенденцию деградировать и приближаться к рабству. Однако русские крепостные крестьяне рабами не были.

Существовала и другая форма власти помещика – бесконтрольное увеличение объёма труда, который крестьянин должен был отдавать помещику. Во второй половине XVIII – начале XIX века в помещичий быт всё более вторгается разорительная роскошь. Наиболее уродливые формы отношений между помещиком и крепостным крестьянином возникли тогда, когда крестьянин становился богаче своего помещика. Парадоксальные в своей уродливости ситуации описаны в мемуарах крепостного Николая Шипова[2].

Всё возрастающий культурный разрыв между укладом жизни дворянства и народа вызывает трагическое мироощущение у наиболее мыслящей части дворян. В 1826 году Грибоедов пишет прозаический отрывок "Загородная поездка" (поездка в Парголово). В отрывке впервые в русской литературе сказано о трагическом разрыве дворянской интеллигенции и народа. И проявляется этот разрыв в области бытовых привычек, в навыках каждодневного поведения.

Однако средний нестоличный дворянин в определенном смысле был по своим привычкам ближе к народу, чем разночинный интеллигент второй половины XIX века. Нестоличное дворянство психологически оказывалось связанным с крестьянским бытом и народными представлениями. Переплетение "европеизма" и весьма архаических народных представлений придавало дворянской культуре XVIII – начала XIX века черты своеобразия. Обрядовая традиция, связанная с церковными и календарными праздниками, практически была единой у крестьян и поместного дворянства. В крестьянском быту хронология брачных обрядов была связана с сельскохозяйственным календарем, древность которого проступала сквозь покров христианства. Дворянские свадьбы сохраняли определенную связь с этой традицией, однако переводили её на язык европеизированных нравов.

Обряд сватовства и свадьба образовывали длительные ритуальное действо, характер которого менялся в различные десятилетия. В начале XIX века в дворянском быту проявилась тенденция вновь сблизиться с ритуальными народными обычаями, хотя и в специфически изменённой форме. Сватовство обычно состояло в беседе с родителями. Затем спрашивали согласия невесты. В случае согласия начинался ритуал подготовки к браку. Жених устраивал "мальчишник". Так, Пушкин, готовясь к свадьбе, устроил в Москве "мальчишник" с участием Вяземского, Нащокина и других друзей. После ужина поехали к цыганам слушать песни.

Сама свадьба тоже представляла собой сложное ритуальное действо. Ю. М. Лотман рассматривает[3] дворянскую свадьбу с разных точек зрения, реконструируя культурную многогранность этого события, сначала сопоставив его с крестьянской свадьбой. Для иллюстрации своеобразия помещичьей свадьбы, соединившей в себе черты народного обряда, церковных свадебных нормативов и специфически дворянского быта, Лотман приводит два свидетельства: иностранца-японца, капитана японской шхуны Дайкокуя Кодаю, отчужденного как от русской, так и от западноевропейской традиции, и великого русского писателя Л. Толстого, который, описывая свадьбу Константина Левина и Кити в романе "Анне Каренина" воссоздает образ родной ему жизни. Свидетельства эти противоположны и в другом отношении: их разделяет почти сто лет.  

Как пример отражения ритуала свадьбы с позиций русского наблюдателя Лотман приводит[4] отрывок из ранней художественной прозы Пушкина, где предсказуемость событий в обычном рутинном ритуале свадьбы, их полное совпадение с типовыми нормами подчеркивается художественной задачей. Отстраненность рассказчика связана с внутренней природой самой ситуации, имманентно свойственной ей странностью. Гоголь доводит эту "странность" до абсурда, когда главному  герою будущая жена мерещится сидящей внутри его шляпы. 

Дворянская свадьба интересующего нас периода строилась как смешение "русского" и "европейского" обычаев. Причём до 20-х годов XIX века преобладало стремление справлять свадьбы "по-европейски", то есть более просто в ритуальном отношении. В дальнейшем же в дворянской среде намечается вторичное стремление придавать обряду национальный характер. Описание женитьбы Константина Левина в романе Толстого "Анна Каренина" до мелочей совпадает с с бытовой реальностью: Пушкин венчается в чужом фраке (Нащокина), Левин – в чужой рубахе. Разница здесь только в том, что элементы обрядности и стремление тщательно соблюдать "традиционные обычаи" значительно усилены.

Одним из нововведений послепетровской действительности был развод. Поскольку послепетровская реальность сохраняла за дворянской женщиной права юридической личности, развод в XVIII – начале XIX века сделался частым явлением. Развод принадлежал новой государственности. Это вступало в противоречие с обычаями и церковной традицией. Строгий судья своего века М. М. Щербатов говорит[5] о первом странном разводе Ивана Бутурлина и Анны Семёновны, которая вышла потом за своего любовника Степана Федоровича Ушакова. Мать Татьяны в "Евгении Онегине" тоже хотела развестись, хотя о реальном разводе супругов в этой ситуации не могло быть и речи. Для развода в те годы требовалось решение консистории – духовной канцелярии, утвержденное епархиальным синодом. Брак мог быть расторгнут лишь при наличии строго оговоренных условий. Единственное, что могла предпринять мать Татьяны для расторжения брака, - это уехать от мужа к родителям. Длительная раздельная жизнь могла быть для консистории аргументом в пользу развода.

Характер женщины XVIII века в России отличался большей самостоятельностью. Чертой эпохи было то, что "женское правление" не снижало самодержавной власти правителя. Редкая и скандальная форма развода часто заменялась практическим разводом: супруги разъезжались, мирно или немирно делили владения, после чего женщина получала свободу. Именно таково было семейное положение Суворова. Император Павел I повелел Суворову отдать его жене Варваре Ивановне Суворовой всё, что она требовала при разводе. Неполадки в отношениях с женой, к которым прибавлялось резкое ухудшение отношений с императором, вызвали у Суворова шаг, объяснимый только крайней степенью раздражения: в начале 1798 года он обратился к Павлу в просьбой разрешить ему постричься в монастырь.

Домашняя жизнь дворянина XVIII века складывалась как строгое переплетение обычаев, утвержденных народной традицией, религиозных обрядов, философского вольнодумства, западничества, то поверхностно, то трагически влиявшего на разрыв с окружающей действительностью. Этот беспорядок, приобретавший характер идейного и бытового хаоса, имел и положительную сторону. В значительной мере здесь проявлялась молодость культуры, ещё не исчерпавшей своих возможностей.

 

[1] См. : Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 2002. – 413 с. ; с. 196-197.

[2] См. : Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 2002. – 413 с. ; с. 108-109.

[3] См. : там же; с. 113-114.

[4] См. : Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 2002. – 413 с. ; С. 117.

[5] См. : Там же; С. 120.

Категория: ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ | Добавил: Администратор (18.12.2016)
Просмотров: 1293 | Теги: развод, сватовство, брак, беседы о русской культуре, Лотман | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]