РЕСТАВРАЦИЯ

Глава "Люди и чины" начинается с обзора истории дворянства, где, в частности, прослеживается связь между реформой Петра I и русским дворянством XVIII – первой половины XIX века. Одним из последствий петровской реформы является создание дворянства в функции государственного и культурно доминирующего сословия. Материалом, из которого это сословие составилось, было допетровское дворянство Московской Руси, в состав которого входили, главным образом, профессиональные военные. Дворянство, бесспорно, поддерживало реформу Петра. Новые работники черпались из этого сословия, и это были настоящие энтузиасты труда на благо государства, такие как историк и государственный деятель    В. Н. Татищев.

Психология служилого сословия была фундаментом самосознания дворянина XVIII века. Именно через службу сознавал он себя частью сословия. Петр I всячески стимулировал это чувство – и личным примером, и рядом законодательных актов. Вершиной их явилась Табель о рангах, опубликованная в январе 1722 года. Сама Табель о рангах была реализацией более общего принципа новой петровской государственности – принципа "регулярности".

Формы петербургской жизни создал Пётр I. Человек XVIII века жил как бы в двух измерениях: полдня – на государственной службе, полдня – вне её. Идеал "регулярного государства" очень скоро породил одну из основных характерных черт русской жизни – её глубокую бюрократизацию.

Прежде всего регламентация коснулась государственной службы. Была введена новая служебная иерархия. Согласно Табели о рангах "люди должны занимать должности по своим способностям и по своему реальному вкладу в государственное дело"[1]. Табель о рангах устанавливала зависимость общественного положения человека от его места в служебной иерархии. Табель о рангах отменила распределение мест по крови, по знатности. Но это не распространялось на членов царской семьи, которые всегда получали в службе превосходство.

Табель о рангах делила все службы на воинскую (сухопутную и морскую), статскую и придворную. Все чины были разделены на 14 классов. Все 14 классов в воинской службе давали право наследственного дворянства. В статской службе такое право давалось лишь начиная с VIII класса. Из этого положения в дальнейшем проистекло различие между наследственными (т. н. "столбовыми") дворянами и дворянами личными. К последним относились статские и придворные чины XIV-IX рангов. Военная и дипломатическая служба, в отличие от статской, т. н. "подьяческой", считалась "благородной".

Табель о рангах создавала военно-бюрократическую машину государственного управления. Власть покоилась на двух фигурах: офицере и чиновнике. Но чиновник имел более низкий общественный престиж. Чиновник в общественном сознании ассоциировался с крючкотвором и взяточником. Исключение составляли чиновники иностранной коллегии.

В результате петровской реформы дворянство не только фактически монополизировало военную службу, но и присвоило себе исключительное право душевладения. Это выразилось в неестественной задержке освобождения крестьян, а также в том, что несмотря на значительность своего вклада в национальную культуру, дворянство в России так и не смогло приспособиться к пореформенному существованию, в результате чего в культурной жизни образовался ещё один разрыв. Тем не менее, крепостное право давало пусть извращенную в своей основе, но всё же определённую независимость дворян от власти – то, без чего культура невозможна.

Одновременно с распределением чинов шло распределение выгод и почестей. Право на уважение распределялось по чинам. В реальном быту это наиболее ярко проявилось в установленных формах обращения к особам разных чинов в соответствии с их классом. Место чина в служебной иерархии связано было с получением (иди неполучением) многих реальных привилегий.

В XVIII веке, при Петре I, в России была учреждена "регулярная" почта – сеть станций, управляемых специальными чиновниками. Лошадей на станциях давали по чинам. По чинам в XVIII веке разносились блюда на званых обедах. Чин пишущего и того, к кому он обращался, определял ритуал и форму письма. В 1825 году профессор Яков Толмачёв выпустил книгу "Военное красноречие", в которой содержались практические правила составления разного рода текстов.

Бюрократический принцип быстро разрастался, захватывая всё новые области жизни. В XVIII веке появились типовые проекты – высочайше утверждённые фасады зданий, которые могли строить частные лица. Особенно ярко государственное вмешательство проявлялось в мире мундиров. Постепенно требования к мундиру всё более усложнялись, а затем, после Павла I, превратились в любимую науку государей, настоящую "мундироманию". Регламентация разных сторон жизни, в том числе военной, стала самоцелью. Так создавалась гигантская бюрократическая машина со всем её формализмом и с чином как главным (зачастую – единственным) стимулом служебного положения. Слово "чин", не имеющее точного соответствия ни в одном из европейских языков, стало обозначением важнейшей особенности русской действительности. Чин – это некая узаконенная фикция, которая господствует над жизнью и управляет ею.

Кроме иерархии чинов существовала система орденов. Она возникла при Петре I и вытеснила существовавшие ранее типы царских наград. Вместо награды-вещи появилась награда-знак. В XVIII веке орден это не предмет, а рыцарское братство. Внешними атрибутами членства в ордене были особый костюм, знак ордена и звезда, а также – иногда – орденское оружие. Абсолютизм в Европе свёл ордена к знакам государственных наград. Первоначально предполагалось, что ордена в России также будут представлять собой братство рыцарей. Однако, по мере того, как в России XVIII века ордена складывались в систему, они становились знаками наград. Два первых русских ордена: св. Андрея Первозванного и св. Екатерины – были задуманы как мужской и женский ордена. После Петра I в России стали появляться и новые ордена. Создалась орденская иерархия, имевшая и наглядное выражение. Но она не была постоянной, так как создаваемый тем или иным государем новый орден оказывался его "любимцем". Сложное влияние на ордена оказывала мода: в героическом XVIII веке в моде были большие, массивные ордена, а в александровскую эпоху предпочитались ордена изящные. Особняком стоял орден св. Георгия. Во-первых, Георгиевская звезда I класса носилась выше других, уступая только св. Андрею Первозванному; во-вторых, Георгиевский крест никогда нельзя было снимать. В-третьих, Георгий давался только военным и преимущественно за боевые заслуги. Георгия надо было заслужить даже коронованным особам. Возможность быть знаком патриотических заслуг отличала орден от чина, прямо отражавшего лишь место человека в государственной бюрократии.

Иерархия, образованная системой знатности, в определенном смысле противостояла чинам. Для новой знати, не имевшей "благородного" происхождения Пётр I ввёл звание графа. Сложившееся к концу XVIII века "новое княжество" также было основано на фиктивных родословных. Древность рода начали ценить вновь. Звание барона в России не вызывало особого уважения. Русский барон – как правило, финансист, а финансовая служба не считалась истинно дворянской. Многочисленная и разнородная по своему составу знать противостояла в целом разночинцам. В кругах поместного дворянства, зачастую родовитого, считалось хорошим тоном демонстрировать презрение к чину.

Развитие крепостного права изменило само понятие слова "помещик". Это был уже не словный держатель государевой земли, а абсолютный и наследственный собственник как земли, так и сидящих на ней крестьян. В последней трети XVIII века государство практически устранилось от вмешательства в отношения между помещиком и крестьянином.

По мере усиления независимости дворянства оно начало всё более тяготиться двумя основными принципами петровской концепции службы: обязательностью её и возможностью для недворянина становиться дворянином по чину и службе. Оба эти принципа подвергались уже со второй трети XVIII века энергичным  атакам. Постепенно создалась своеобразная социокультурная ситуация: дворянство закрепилось как господствующее сословие. За счет положения крестьян, которые были практически низведены до степени рабов, дворянство в России получило "вольность и свободу". Культурный парадокс сложившейся в России ситуации состоял в том, что права господствующего сословия формулировались именно в тех терминах, которыми философы Просвещения описывали идеал прав человека.

Рабовладельческое античное общество создало общечеловеческую культуру. У нас нет причин забывать, во что обошлось России превращение дворянства в замкнутое господствующее сословие, но нет причин забывать и  о том, что дала русской и европейской цивилизации русская дворянская культура XVIII – начала XIX века.  Завоевав господствующее положение, дворянство стремилось ослабить свою зависимость от правительства, а следовательно, и от принципов "регулярности" и чиновной иерархии. Тем не менее оно оставалось служилым сословием, хотя само понятие службы сделалось сложно противоречивым. В нём можно различить борьбу государственно-уставных и семейственно-корпоративных тенденций. Корпоративные традиции особенно давали себя чувствовать в гвардии – привилегированных и приближенных к трону полках. Служба в гвардии связана была с пребыванием в столице и выгодно отличалась от армейской: гвардия давала преимущество на два класса по отношению к армии. Служба в гвардии не была доходна – она требовала больших средств, но зато открывала хорошие карьерные виды, дорогу политическому честолюбию и авантюризму, столь типичному для XVIII века с его головокружительными взлётами и падениями "случайных" людей.

Гвардия аккумулировала в себе те черты дворянского мира, которые сложились ко второй половине XVIII века. Это привилегированное ядро армии быстро превратилось в нечто среднее между разбойничьей шайкой и культурным авангардом. Обязательная солдатская служба, необходимая для получения первого офицерского чина, в гвардии превратилась в освященный практикой обычай: младенца записывали в службу, он числился в отпуске, а между тем выслуга лет ему шла. Парадоксальным образом обилие правил обернулось хаосом. Законов издавалось исключительно много, и в этой путанице отменявших и уточнявших друг друга государственных установлений можно было лавировать. Более того: существовали законы, которые вообще не были рассчитаны на реальное исполнение. Злоупотребления росли с необыкновенной быстротой. Порождённый  Петром I принцип фаворитизма позволял фаворитам воровать и нарушать закон. Другим ограничивающим средством был обычай. В XVIII веке исключительно сильна была ещё сила родства. В начале XIX века дружеская, человеческая близость иногда приводила к нарушению законов, иногда создавала ту атмосферу доверия, которая противоречила бюрократическим отношениям.